MEDICAL CINEMA OF THE LATE USSR
- Authors: Kuznetsov DP1
-
Affiliations:
- Kursk State Medical University
- Issue: No 68 (2017)
- Pages: 101-109
- Section: Articles
- URL: https://new.vestnik-surgery.com/index.php/1990-472X/article/view/5038
- DOI: https://doi.org/10.18499/1990-472X-2017-0-68-101-109
Cite item
Full Text
Abstract
The article deals with the phenomenon of a sharp rise in the number of Soviet films on medical subjects in the 60's early 80's. of the last century. The author attributes this phenomenon to the growing number of doctors in the structure of employment. However, the structure of the films allows also to consider the medical film of that time as a special way to the legitimation of medical activity in which there was major "ideological" change: replacing the medicine which was rigidly connected with the command of the state by medicine of private human space. The image of the human health as a resource of state was gradually replaced by way of health as a result of personal effort.
Full Text
В 60-е - начале 80-х годов прошлого века в советском кинематографе заметно резкое увеличение количества фильмов, посвященных медицинской тематике. Производственные сериалы, характерные для предшествующего периода, где главным героем был представитель рабочих специальностей, стали вытесняться кинолентами о врачах. Романы, пьесы, а позднее, и кинофильмы на производственную тематику были обычным явлением для советской культуры, но вот фигура медика выглядела явно необычной для привыкшего воспевать труд рабочего класса соцреализма. Да и сама медицинская практика была далека от коллизий производственной тематики: не было выполнение плана, борьбы за внедрение новых методов производства или социалистического соревнования. Справедливости ради надо сказать, что социалистическое соревнование внедрялось и в медицине, но среди огромного количества книг, посвященных этому отечественному аналогу конкуренции, нам удалось обнаружить только две: Канеп В. В. Социалистическое соревнование в здравоохранении. М.: Медицина, 1985; и Ольшанский Б.Ц. Опыт совершенствования организации социалистического соревнования медицинских работников. М.: ЦНИИТ Энефтехим, 1984. Статус рабочего поддерживался самой марксистской доктриной, где пролетариат рассматривался как зачаток будущего общества. Высокая заработная плата, существование системы профильных санаториев, льготы для поступления в высшие учебные заведения - все это работало на повышение престижа советского рабочего. Заработная же плата врача, не говоря о медицинской сестре или фельдшере, была сравнительно невелика, и уж конечно тех, кто приходил на работу в поликлиники и больницы, не называли «хозяевами Земли». Результаты труда медиков не могли быть измерены в столь любимых советским руководством тоннах, километрах, или процентах выработки. Интересно, что социологическое исследование, проведенное в 1993 году среди высококлассных специалистов-медиков одного из киевских медицинских научно-исследовательских институтов, показало заниженную самооценку врачей по сравнению с интегративной объективной оценкой и экспертным мнением [7, с. 38]. Причиной этого, не в последнюю очередь, стало третирование людей интеллектуального труда как «прослойки», введение неологизма «медицинский работник» по аналогии с рабочим, так прислугу в первые годы советской власти переименовали в домработников. Первая причина такого пристального внимания советского искусства к медицине лежит на поверхности: советская система, несмотря на все свои отличия от Запада, шла по тому же, в сущности, пути - повышение интеллектуального уровня населения, увеличение внимания к витальным благам, а не социальным. Теория конвергенции подтверждалась возникновением того же мейнстрима, все большей похожестью ежедневных потребностей людей, несмотря на различие политической и экономической систем. Стремление к комфорту, включающему для человека 60-80-х годов комфорт телесный, становится общим местом развития стран первого и второго мира. Фигура врача, наряду с учителем, постепенно становится самым распространенным видом интеллектуала, а медицинская система одним из базовых оснований социального государства в Советском Союзе. Статистический обзор, выпущенный к 70-му юбилею советской власти, констатировал рост числа врачей, высших и средних медицинских учебных заведений, а также числа поликлиник и больниц. Так число врачей с 1940 г. по 1960 г. выросло почти в три раза, а затем еще и возрастало в 1,5 раза за каждое последующее десятилетие советской власти [6, c. 10], а число больничных коек на 10.000 человек населения было в 1970 г. в 2,5 раза больше, чем в 1940-м. В середине 60-х годов Советский Союз расходовал около 6-6,5% от ВВП на здравоохранение, что было сравнимо с показателем западных стран. К шестидесятым годам Советский Союз добился впечатляющих успехов в борьбе с социальными болезнями. Однако обилие фильмов на медицинскую тематику нельзя объяснить только за счет статистического увеличения количества врачей. В названный период изменяется восприятие медицины обществом. Советская медицина была создана как государственная система, где оправдание вторжения постороннего агента в личную жизнь человека (без чего медицина вряд ли может быть представлена) осуществлялось через систему государственной пропаганды, государственного контроля и поголовного призыва в армию. Население рассматривалось в качестве государственного трудового и военного ресурса режима. Государство играло важнейшую роль в легитимизации медицинских практик, одновременно доверие к институтам власти формировалось через доверие к медицинским практикам. Увеличение здоровья трактовалось как элемент побед социалистического строительства. Вершиной такого обоюдного процесса была Великая Отечественная война, ставшая периодом, когда политический режим, созданный большевиками, стал восприниматься как нерасторжимый с самим существованием нации. Такое взаимооправдание государства и медицины стало основанием не только для быстрого роста количества медицинский учреждений, но и для скачкообразного развития советского медицинского знания. Именно в этот период были заложены основы советской реаниматологии (В.А. Неговский), трансплантологии (В.П. Де́михов); в 1947 г. было основано общество травматологов-ортопедов. Огромные успехи этой системы медицины были не в последнюю очередь связаны с «принудительным» характером медицинской помощи. Возможно, это путь был самым быстрым для перехода от рабочих Донбасса, считавших врачей распространителями холеры (В.В. Вересаев), к послушным пациентам советских клиник. Столь же принудительное обучение, даже в форме простой ликвидации неграмотности, все-таки приводило к росту рациональности общества. Однако то, что делало советскую систему эффективной, задавало ей границы развития. В этой системе медицинское знание передавалось в форме повеления, которое никак не учитывало мнение человека [1, c. 125]. «Опыт взаимодействия с этими институциональными структурами нередко был травмирующим, а в медицине, - сфере, непосредственно вторгающейся в приватное пространство, - в особенности. [...] В результате можно предположить, что негативный социальный капитал социальных институтов здравоохранения отразился на утрате доверия к экспертному медицинскому знанию» [1, c. 126]. Идея П. Аронсон, касающаяся, в первую очередь, перехода от советского к постсоветскому опыту, может быть вполне применена для описания разницы между опытом тоталитарного СССР и временем мягких «брежневских» времен. В рамках же интересующей нас проблемы - советского медицинского кинематографа - это различие кажется эпохальным. «Оттепель», возможно, привела не к столь радикальным изменениям политической советской системы; сейчас принято высмеивать надежды шестидесятников как утопические, но ежедневная жизнь, приватное пространство подверглись значительной и все более усиливающейся перестройке. Особенно наглядно эти изменения должны были коснуться медицины, но не в смысле изменения структуры сложившейся системы оказания помощи, но в смысле восприятия здоровья как личной ценности, одной из важнейших забот человека. Отношения между врачом и пациентом стали рассматриваться как особые, выходящие за рамки формально-организационных структур государственной медицины, чему свидетельством было появление «серых» платежей в медицине. Как любые изменения в культуре, смена модели государственной заботы о здоровье на личную не была гладким одномоментным процессом, напротив, этот переход должен быть представлен как единство силовых линий напряжения между различными требованиями. Этот подход может быть хорошо проиллюстрирован отношением к врачу, сложившемуся в 60 -80-е годы. С одной стороны, пациент безоговорочно требовал от врача излечения от недуга, ведь врач как агент государства считался всесильным. С другой, чем дальше, тем больше, люди становились недовольны качеством лечения, хотя оно объективно становилось технологически более и более продвинутым; врач становился объектом гиперкритики. С одной стороны, медицинская помощь должна быть, по мнению большинства людей, бесплатной, с другой стороны, пациент все более и более становился готов к неформальным платежам, договорам с врачом, «благодарностям». В этой неустойчивой атмосфере кинематограф должен был сыграть роль символического буфера между требованиями государства и общеобязательной морали и вновь актуализировавшимся миром приватного пространства. Одновременно, медицина на экране была попыткой восстановления доверия между людьми после репрессивной политики сталинизма, в период становления особого рода социального государства в СССР. Кино про медицину в СССР заказывало и производило государство, но не следует думать, что здесь отразились исключительно особые пропагандистские задачи, хорошо осознаваемые каким-нибудь отделом культуры ЦК КПСС. Необходимость этого кинематографа диктовалась самой атмосферой того общества, атмосферой, кстати сказать, эмоционально достаточно напряженной. В прошлое ушел страх инфекций, что стало результатом создания системы советского здравоохранения. Социальная гигиена привела в порядок ежедневную сферу жизни человека. Что же дальше? Медицина стала той точкой, где сфокусировались основные противоречия позднего советского общества. Первая силовая линия этого кинематографа просматривается достаточно хорошо. Медицинский кинематограф Советского Союза - попытка удержать традиционную советскую модель общества под натиском новых социальных тенденций. Именно поэтому, особая ставка во всех медицинских фильмах была сделана на патернализм как модель взаимодействия врача и пациента. Медицинская практика, тесно связанная с государством - искусственной машиной управления - как правило отпугивает людей традиционного общества. В первый период существования советского общества медицинская практика оправдывалась силой государства. Контракт, заключенный между медициной и обществом, был опосредован властью государства, воспринимаемой как метафизически высшая, чему способствовал и насаждаемый советской пропагандой атеизм. Жизнь и здоровье должны были служить высшим внеличностным и даже сверхчеловеческим идеалам. Модель взаимодействия человека и государства 60-70-х годов была гораздо либеральнее предыдущей сталинской; последняя прямо требовала принесения в жертву самого биологического существования. Колоссальные человеческие потери в войне, с точки зрения этой модели, лишь стали дополнительной легитимизацией советского строя. Модель «оттепели» и последовавшего за ней «брежневизма» требовала нового осознания ценности здоровья, человеческой жизни, а, следовательно, и ценности, и оправданности медицинского знания и практики. Медицинский кинематограф должен был приучить людей к новой медицинской реальности. Утрата доверия к высшей ценности государства, замена этой ценности на индивидуально-личностное бытие (даже в тех объемах, которые были допущены в 60-70-х) должна была быть скомпенсирована кинематографом. Последний как бы он выполнял две базовые функции: создать доверие к врачу и поддержать доверие к власти, исходя из этой задачи, и была выбрана концепция патернализма. В советской системе фигура врача имела двойственный характер: с одной стороны, врач был агентом государства, прямо реализующем волю тоталитарного режима, с другой - образ врача наследовал старой русской традиции, сформированной особым положением медика в культуре XIX века как фигуры близкой скорее к священнику, чем к техническому эксперту в области человеческого тела. Социальная функция медицины до XX в. была направлена на поддержание социальной интеграции, более чем на оказание реальной медицинской помощи. С этим связана и традиция русской классической литературы, где найти образ врача как отрицательного героя очень сложно. Это представление долго сохранялась и наследуется, отчасти, и сегодня [2, c. 44]. Патерналистский кинематограф выстраивает образ врача, наделяя его личной харизмой, особой эмоциональной притягательностью. Странно, что во всех «медицинских» фильмах прослеживается идея поддержания традиционных ценностей. Казалось бы, коммунистическая идеология должна акцентировать изменения, преобразование всех сфер жизни общества. Однако моральные, социальные, семейные, сексуальные ценности носят в этих фильмах вполне патриархальный характер. Врач выступает, в первую очередь, как хранитель этих ценностей. Во всех кинолентах фигура старшего (старшего коллеги, профессора, декана) выступает выразителем истины. Врач сторонится внешнего успеха, он далек от сиюминутной выгоды, он рыцарь борьбы со смертью. Возможно, советские фильмы о медицине, по мысли их создателей, должны были стать последним оплотом коммунистического проекта. Пафос медицинского фильма в спасении человеческой жизни, а пафос революционный в жертвовании жизнью во имя абстрактных идеалов, медицинский фильм пророчил, как ни странно, смерть коммунистическому проекту. Развитие медицинского кинематографа имело и собственно технические основания, которые позволили фильму стать энциклопедией общих мест современной культуры [5, c. 10]. Техническим основанием такого интереса стало возможность создания телевизионного фильма, результата слияния кинематографа и телевидения. Телевидение как способ передачи информации создавало впечатление оперативности, сиюминутности происходящего. Телевизор, в отличие от кинотеатра, вещь семейная, он предполагает интимность восприятия, этому же способствуют и крупные планы. Телефильм стал действительно частью ежедневной жизни человека, с появлением сериала это восприятие только укрепилось. Посещение кинотеатра требовало оставить дом, одеться (не так тщательно, как в театр, но все же), купить билет, делить зрелище с массой незнакомых людей, и уж, конечно, в советском кинотеатре не было попкорна и кока-колы. Атмосфера фильма в кинотеатре могла быть определена как официальная по сравнению с просмотром телефильма, где можно было расположиться перед экраном с чашкой чая, а то и полноценным ужином. Телефильм стал еще одним способом выгородить приватное пространство для вечно затюканного государством советского человека. Медицинский телефильм рассказывал о его собственных проблемах, а не о делах государственной важности. Телефильм как любой образец массовой коммуникации несет некое послание. Фильм о врачах не может сообщить зрителю принципиально нового, так как врач становится обычной фигурой ежедневной жизни, таким образом, контекст фильма знаком зрителю полностью. В отличие от других сфер деятельности, где, например, в практике расследования преступления есть тайна следствия, скрывающая работа полиции от глаз рядового обывателя, или науки, где обычный человек отделен от героев сериала уровнем образования, медицинская практика принципиально доступна в ежедневной жизни, не отделима от нее. Стабильность структуры медицинского фильма может говорить о стабильности советского общества, роли заранее распределены: новичок, только входящий в профессию, профессионал-технократ, мудрый старый учитель и т.д. «При этом сериал ориентирован на производство социальных образцов и норм поведения. Он может рассматриваться как обучающее устройство, транслирующее правила жизни, культурные установки» [4]. Вальтер Беньямин писал: «С техникой кино - так же, как и с техникой спорта - связано то, что каждый зритель ощущает себя полупрофессионалом в оценке их достижений» [3, с.43]. Медицина оказалась в эпицентре культурной перестройки 60-80-х годов, когда человек, одновременно, стал объектом государственной заботы, ресурсом, трудовым или военным, а с другой стороны, объектом гуманного отношения врачей и личной заботы о своем здоровье. Две эти установки противоречили друг другу, и на экран вылилась проблема непонимания (что с этим делать), страх (что случиться, если это противоречие будет так или иначе преодолено), все это создало интерес к медицине. Как ни странно, именно медицина определила слом советского проекта. Серые платежи врачам подтачивали саму идею государственной медицины. Формально-юридически, т. е. с точки зрения государства, они ничем не отличались от взяток; с точки же зрения человека они служили укреплению социальной связи в системе врач-пациент. Человек хорошо разбирается в том насколько важно то, что врач для него делает, и способен понять, что государство явно недооценивает труд врача, и, тем самым, просто недооценивает личное здоровье пациента. Экономические факторы способствовали появлению нового приватного пространства жизни. Символом такого развития стал 8-я пятилетка. Благодаря экономическому росту эта пятилетка (1966-1970) вошла в историю под названием «золотой». Немалые успехи были и в социальной сфере (рост заработной платы, введение 5-дневной рабочей недели, рост уровня жизни). Появлению нового пространства человеческой жизни способствовали не только рост численных показателей развития народного хозяйства, но и увеличивающаяся сложность советской экономики, которая уже не могла более управляться только директивно-командным способом, за счет использования экстенсивных факторов. Усложнившийся качественно труд, рост образования, появление собственной квартиры вместо коммуналки и даже собственного малолитражного автомобиля вели к образованию маленького своего пространства, вызывали к жизни новые телесные практики, что вело к изменению в отношении медицины. 26 марта 1971 г. Президиум Верховного Совета СССР принял «Присягу врача Советского Союза», где сформулированы основные требования к деятельности врача: «всегда быть готовым оказать медицинскую помощь, внимательно и заботливо относиться к больному, постоянно усовершенствовать свои знания и врачебное мастерство», а также «всегда помнить о высоком призвании советского врача, об ответственности перед Народом и Советским государством» [8, с.106]. Как правило, государственные клятвы пытаются заполнить брешь в сознании человека. Напоминание о долге перед Народом и Государством (и то и другое с большой буквы!) необходимо, когда предполагается, что этот долг может быть забыт. Ведь здоровье все больше и больше становилось объектом договора врача и пациента, а не гражданина и государства.×
References
- Аронсон П. Утрата институционального доверия в российском здравоохранении // Журнал социологии и социальной антропологии. 2006. № 2. С. 120-131.
- Аронсон П. Что русскому хорошо, то немцу смерть: русские студенты в Германии о русских и немецких нормах медицины // Телескоп. 2006. № 2 (56). С. 43-45.
- Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. М.: Медиум, 1996. 240 с.
- Зверева В. Телевизионные сериалы: Made in Russia // Критическая масса. 2003. № 3. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/km/2003/3/zvereva.html
- Куренной В. Философия фильма: упражнения в анализе. М.: Новое литературное обозрение, 2009. 232 с.
- Народное хозяйство СССР за 70 лет: Юбилейный стат. ежегодник/Госкомстат СССР. М.: Финансы и статистика, 1987. 766 с.
- Розенбаум М.Д. Социальный статус медицинского работника // Социологические исследования. 1993. № 3. С. 36-40.
- Свод законов СССР. Т. 3 / Редкол.: Баталин Ю.П., Гарбузов В.Ф., Маслюков Ю.Д., Ментешашвили Т.Н., Рекунков А.М., Смирнов Л.Н., Смиртюков М.С., Теребилов В.С., Федосеев П.Н. М.: Известия, 1984. 888 c.