CONCEIVABILITY AS PHILOSOPHICAL ARGUMENT, AND HIS EXPLANATORY POTENTIAL

Abstract

The article shows that the conceivability argument widely used in contemporary philosophy of mind and metaphysics, does not allow to make the final choice between competing theories, each of these is logically equal any other. This is because the conceivability argument is symmetric with respect to the terms that contradicted or confirmed using thought experiment. The author hypothesized that distinguishing logical and metaphysical possibilities may destroy this symmetry.

Full Text

В обосновании философских теорий нередко используют аргумент от мыслимости, суть которого состоит в следующем: предлагается помыслить некое положение дел, от которого переходят к утверждению о его возможности, а затем - к определенному метафизическому выводу, задающему для данной возможности теоретическую рамку или контекст [1, p. 82]. Такой способ приращения знания кажется привлекательным, но вместе с тем не ясно, почему допустимо применять его в качестве основного, решающего довода при опровержении философских утверждений. Главная проблема состоит в переходе от мыслимости какого-либо положения дел к его возможности. Допустим ли этот переход, и если да, то от каких утверждений он допустим? Д. Чалмерс, посвятивший данному аргументу отдельную работу, подчеркивает, что мыслимость в первую очередь связана с метафизической возможностью [2, p. 145]. Последняя опирается на допущение, что возможен мир, существующий по иным законам, нежели привычный нам. И если определенное положение дел в этом мире возможно, то возможна и теория, объясняющая данное положение дел. На первый взгляд, метафизическая возможность в такой трактовке ничем не отличается от логической, т.е. от концептуальной непротиворечивости, могущей расходиться с возможностью природной или физической. Любопытный факт: в другой своей работе «Сознающий ум» Чалмерс де-факто элиминирует метафизическую возможность, заявляя, что она эквивалентна логической [3, гл. 4]. Здесь этот вопрос обсуждаться не будет. Существует, как видно, некая дилемма: с одной стороны, ценность аргумента от мыслимости велика, не сильно преувеличивая, можно сказать, что у философии не было и нет иного столь же мощного инструмента получения новых априорных знаний. С другой стороны, его область применения в ряде случаев кажется слишком широкой. Проиллюстрирую это на примере дебатов о природе сознания. Существует материализм редуктивного толка, согласно которому феноменальный опыт можно будет объяснить с помощью физических фактов, потому что он принципиально есть не что иное, как система этих фактов [4, с. 86]. Но есть и оппоненты материализма, имеющие, как им кажется, основания для иной теории. По словам того же Чалмерса, «если физически идентичный зомбийный мир логически возможен, то из этого следует, что присутствие сознания - дополнительный факт о нашем мире, не гарантируемый одними лишь физическими фактами» [3, с. 160]. Из этого следует, что дуализм возможен [5, p. 162]. Но в таком случае налицо странная эпистемическая ситуация. Почему альтернативная теория, полученная точно таким же путем, как и исходная, выступает ее опровержением? Достаточно ли несовместимости их онтологических интуиций, чтобы умозаключать об опровержении? И более общий вопрос: почему мысленный эксперимент неожиданно наделяется теми же свойствами (последствиями), что и эксперимент физический? Ведь если рассуждать здраво, самое большое, что можно получить от него - это генерацию новой теории, которая концептуально отличается от прежней. Да, если мы знаем факт концептуального различия теорий, мы знаем, в чем именно указанное различие состоит. В случае материализма и дуализма выходит, что они несовместимы логически, если материализм ложен, то дуализм может быть истинен, если дуализм ложен, то материализм может быть истинен. Однако здесь мы имеем дело лишь с возможностью истинности той или иной теории сознания, но никак не с истинностью! Вполне можно предположить, что с помощью мысленного эксперимента кто-то представит себе ситуацию, «опровергающую» дуализм. Я бы назвал это свойством симметричности мысленного эксперимента: если мы можем себе концептуально непротиворечиво вообразить положение дел, опровергающее теорию А в пользу теории В, ничто не мешает вообразить положение дел, опровергающее теорию В в пользу теории А, т.е. с обратным эффектом. Ясно, что в этом направлении исследователи вряд ли станут работать, поскольку материалистическая теория должна подтверждаться чем-то большим, нежели неочевидный мысленный эксперимент (а он и будет неочевидным, даже по сравнению с гипотезой о зомби). Ни у кого нет сомнений, что логически когерентная концепция может быть истинной, хотя и не обязательно это так. Но множество концепций сознания не исчерпано двумя возможными вариантами, поэтому нет ситуации жесткого выбора (при которой если мы отвергаем первый, то вынуждены признать второй). Грубо говоря, пока мы пребываем в сфере логической возможности, нам открыта дорога к генерации новых концепций. Их можно впоследствии содержательно сопоставлять. Но они все равновозможны, и в этом главная трудность. Отнюдь не очевидно, что аргумент от мыслимости по какой-то причине может повысить вероятность истинности одной из тех концепций, которые он предварительно помог сгенерировать. Представляется, что мысленный эксперимент должен быть ради этой цели соединен с чем-то иным, но с чем именно, пока не понятно. Здесь можно было бы сказать, что новые теории появляются у нас не только вследствие того, что логика позволяет им появляться, но и потому, что они как-то связаны с глубинными бытийными интуициями, которые еще предстоит отрефлексировать. Иными словами, можно попытаться обосновать содержательную нетождественность логической и метафизической возможности (и это поможет разрушить симметричность мысленного эксперимента). Во всяком случае ясно, что способность концептуально непротиворечиво вообразить некое положение дел лишь свидетельствует о том, что нам привычнее мыслить по законам логики, чем в противоречии с ними. Но логика сама по себе не настолько креативна, - или ее креативность не столь ценна, - чтобы мы могли судить о метафизической объяснительной способности той или иной интеллектуальной конструкции по ее непротиворечивости.